29 сентября.

Утром.

Артур и Квинси зашли вчера около 10 часов к Ван Хелзинку: он объяснил все, что нам нужно делать, обращаясь главным образом к Артуру, точно все наши желания были сконцентрированы в нем одном. Он говорил, что надеется на общую помощь, так как нам предстоит очень большая задача. Затем спросил Артура, удивился ли он его письму.

– Я? Да! Оно меня порядком встревожило. За последнее время я пережил так много горя, что не осталось больше сил. Мне было бы очень интересно узнать, в чем дело.

– Я хочу вашего согласия на то, ответил Ван Хелзинк, – что я собираюсь сделать сегодня ночью. Я знаю, что требую многого, и только тогда, когда вы узнаете, в чем дело, вы поймете, что это действительно много. Поэтому я хотел бы, чтобы вы доверились мне пока «втемную», чтобы потом не упрекали себя ни в чем. Вы будете некоторое время сердиться на меня – с этим придется примириться.

– Я вовсе не желаю покупать кота в мешке, – возразил Артур. – Если тут затрагивается честь джентльмена или же моя вера христианина, то я никак не могу дать вам подобных обещаний. Если бы обещаете, что ваше намерение не затрагивает ни того, ни другого, то я сейчас же даю свое согласие: хотя, клянусь жизнью, я никак не могу понять, к чему, вы клоните.

– Я принимаю ваши ограничения, – сказал Ван Хелзинк, – но прошу вас лишь об одном – быть уверенным, что мои поступки не затронут этих ограничений, но вы, раньше, чем станете меня осуждать, хорошенько взвесьте свое решение.

– Решено! – сказал Артур. – Итак, переговоры кончены; могу я теперь спросить у вас, в чем дело?

– Мне очень хочется, чтобы вы пошли со мной на кладбище в Кингстэд, но только по секрету от всех.

Артур был изумлен.

– Туда, где похоронена Люси? 

Профессор кивнул головой. Артур продолжал:

– Зачем?

– Чтобы войти в склеп.

– Вы говорите это серьезно, профессор, или жестоко шутите?.. Простите, я вижу, – серьезно. Наступила длинная пауза. Наконец он спросил:

– Зачем же в склеп?

– Чтобы открыть гроб.

– Это уж слишком, – сердито сказал Артур, вставая. – Я согласен на все, что благоразумно, но на такое… такое осквернение гроба той, которую… – дальше он не мог говорить от негодования.

Профессор с состраданием посмотрел на него.

– Если бы я мог уберечь вас хоть от одной муки, видит Бог, я сделал бы это, – сказал он. – Но сегодняшней ночью вам придется пройти по тернистой дороге, иначе той, которую вы любите, придется потом, быть может, даже и навеки, ходить по пылающему пути.

Артур побледнел и вскричал:

– Будьте осторожны, сэр, будьте осторожны!

– Не лучше ли вы послушаете, что я вам скажу? – произнес Ван Хелзинк. – Тогда, по крайней мере, вы будете знать, что я вам предлагаю. Сказать?

– Итак уже все ясно, – вставил Моррис.

После некоторого молчания Ван Хелзинк продолжал – видно было, что это стоило ему большого труда.

– Мисс Люси умерла, не так ли? Да? Следовательно, все в порядке. Но если она не умерла?

Артур вскочил на ноги.

– Господи! – вскричал он. – Что вы хотите этим сказать? Разве произошла какая-нибудь ошибка? Разве ее похоронили живой?

Он впал в такое отчаяние, что тяжело было смотреть на него.

– Я ведь не сказал, что она жива, дитя мое; я не то хотел сказать. Я хочу сказать только, что она «немертва».

– Не мертва! Не жива! Что вы хотите этим сказать? Что это – кошмар, или что-то еще более ужасное?

– Бывают тайны, о которых мы можем только догадываться, которые могут разрушаться лишь годами и по частям. Поверьте, перед нами лишь часть тайны. Но я ничего еще не сказал. Вы разрешите мне отрубить голову мертвой Люси?

– Клянусь небом и землей, нет! – вскричал Артур с негодованием. – Я ни за что на свете не соглашусь на поругание ее тела. Ван Хелзинк, вы слишком пытаете меня! Что я сделал вам дурного, за что вы меня так терзаете? Что сделала вам эта бедная девушка, за что вы так издеваетесь над ее могилой? Или вы сошли с ума, говоря подобные вещи, или я помешался, слушая их! Не смейте даже думать о подобном осквернении, я ни за что не дам своего согласия! Я пойду защищать ее могилу от поругания, и, клянусь Богом, я ее защищу!

Ван Хелзинк встал со своего места и сказал сурово и серьезно:

– Лорд Годалминг, у меня тоже есть долг, долг по отношению к другим, к вам и к умершей, и клянусь Богом, я это сделаю. Я прошу вас лишь об одном: пойдемте со мною, посмотрите и послушайте, и если позже я предложу вам то же самое, не беритесь за дело ревностнее меня, ибо тогда я исполню свой долг по собственному усмотрению. Тогда я исполню ваше желание и буду готов дать вам отчет, когда и где вы захотите.

Тут голос его дрогнул, и он продолжал гораздо мягче:

– Но, умоляю вас, не смотрите на меня так сердито. В моей жизни было много тяжелых минут, терзавших мне душу, но такая трудная задача впервые выпала на мою долю. Поверьте, когда настанет время и вы перемените свое мнение обо мне, то один лишь ваш взгляд сотрет воспоминания об этих ужасных часах, ибо я сделаю все, что во власти человека, чтобы спасти вас от горя. Подумайте только! Чего ради я стал бы так трудиться и мучиться? Я пришел сюда чтобы помочь вам, во-первых, чтобы оказать услугу моему другу Джону, во-вторых, и помочь милой молодой девушке, которую я, как и вы, очень полюбил. Ей, – мне стыдно сказать, но я говорю это просто, – я отдал то, что дали и вы: кровь из моих вен; и дал ее я, который вовсе не был возлюбленным Люси, а лишь врачом и другом; если моя смерть в состоянии дать ей что-нибудь теперь, когда она «He-мертва», то я отдам жизнь охотно.